Форум » Музыка, театр, TV » Премьеры, репетиции новых спектаклей... » Ответить
Премьеры, репетиции новых спектаклей...
Anechka: В этой рубрике мы поговорим о тех спектаклях, которые только репетируются и готовятся к премьере , а также о тех, которые только, что пережили премьеры...
Ответов - 11
Anechka: Юкио Мисима и антреприза Юрий ЕРЕМИН о новом спектакле Записала Катерина АНТОНОВА Юрий Еремин, один из тех режиссеров, чьи спектакли всегда собирают полные залы зрителей, выпускает в апреле спектакль по пьесе Юкио Мисимы «Самое дорогое – бесплатно», в котором будут играть Людмила Чурсина, Георгий Тараторкин, Алла Азарина, Нелли Уварова. – Почему Юкио Мисима? Ведь он не самый репертуарный автор у нас… – Мой интерес к пьесе Юкио Мисимы «Самое дорогое – бесплатно» начался давно: несколько лет назад Алла Азарина познакомила меня с этой пьесой и мне захотелось ее поставить. Все сошлось – и моя любовь к Японии, и необычный для этого автора материал. Так случилось, что я поставил несколько спектаклей в Токио, поэтому немного знаком с ее культурой. Я влюбился не только в японскую культуру, но в самый стиль жизни японцев, он у них неповторим, прекрасен и чрезвычайно притягателен. У нас ведь есть клише: все японцы улыбаются и кланяются, сохраняя невозмутимость в любых обстоятельствах. Это не так. Если с ними сблизиться (что не просто), то они проявляют и очень сильную эмоциональность, и ранимость, и открытость, во многом свойственные нам. Думаю, не случайно великий Акира Курасава, снимая фильмы по произведениям Достоевского и Горького, переносил действие в свою родную Японию. Видимо, Куросава чувствовал ментальную и чувственную близость русских и японцев. Мисимой я интересовался давно – даже репетировал его короткие пьесы со своими студентами. Это сложный и многоликий автор. Театралам со стажем он должен быть знаком по пьесам «Мой друг Гитлер», «Маркиза де Сад», «Парчовый барабан» – они шли в наших в театрах. Пьеса «Самое дорогое – бесплатно» занимает несколько особое место в его драматургическом творчестве. По форме и по содержанию она ближе к европейской драме, именно этим, думается, она и будет привлекать нашего зрителя. И в то же время фабульная основа пьесы по-японски очень загадочна и необычна. Он сумел на вполне бытовом реальном сюжете сделать почти космическую историю. Имею в виду внутренний космос человека. – Насколько этнографические особенности японской культуры будут присутствовать в вашем спектакле? – Разумеется, мы делаем спектакль для российского зрителя, и в первую очередь стараемся выявить интеллектуальные и эмоциональные мотивы общечеловеческого уровня, но в то же время мне хочется внести в спектакль некоторые японские особенности, как в визуальные, так и во внутренние образы. Это же удивительная нация, которая живет в авангарде мировой цивилизации наравне с Америкой, Германией, Францией, и вместе с тем удивительно прочно стоит на своих культурных, духовных корнях. Художник Владимир Боэр придумал остроумное сценическое решение, соединив японские мотивы с вполне реальным пространством. Костюмы Виктории Севрюковой тоже несут некоторый восточный шарм. Юкио Мисима был великим писателем и необычным человеком. Вдумчивый читатель знает, что он был своего рода националистом, покончил с собой из-за чувства патриотизма, из-за того, что ему казалось, что дух самурайства умирает в Японии. Он был человеком нетрадиционных взглядов – и в политике, и в личной жизни. Страстно увлекался Достоевским, в то же время был истовым поклонником всего японского. Вся эта взрывная смесь дала невероятный результат в творчестве. Его романы читает вся планета, его пьесы идут на сценах театров мира. – В каком театре вы осуществляете эту постановку? – Странно, но эту, на первый взгляд, не антрепризную пьесу мы репетируем в антрепризе «ИнтерСпектакльПродакшн». Я очень удивился, когда продюсер Валерий Левушкин пригласил меня ставить ее. По его словам, зрители уже объелись антрепризными комедиями и пора обращаться к более серьезной драматургии. Вероятно, в апреле мы выпустим спектакль. В спектакле заняты удивительные актеры: Людмила Чурсина, Георгий Тараторкин, Нелли Пшенная, Алла Азарина, а вместе с мастерами молодежь – Нелли Уварова, Аня Тараторкина, Дмитрий Попов. Очень хорошая компания. Несмотря на сложности (все снимаются, концертируют), нам удается репетировать помногу ежедневно, и мы уже как-то притерлись друг к другу и с большим увлечением работаем. Мне вообще очень часто везет с артистами, ибо они – моя самая большая любовь в театре. Ведь только артисты, если они верят режиссеру, воплощают все его безумные (или нормативные), парадоксальные (или бескрылые) режиссерские концепции. И в основном с ними режиссер творит таинство: зачатие и рождение будущего спектакля. Театральные новые известия "Театрал" http://teatr.newizv.ru/news/?IDNews=1166&date=2007-03-30 P.S. Премьера состоится в Москве на сцене театра им. А.С. Пушкина 21 июня
Anechka: Кому фиялки? На московской сцене новый "Пигмалион" Впервые театральная Москва узнала режиссера Павла Сафонова несколько лет назад, когда в Щукинском училище он выпустил свой дипломный спектакль "Прекрасные люди" по пьесе Тургенева "Месяц в деревне". Многих заинтересовали редкая для нынешней молодой режиссуры поэтичность и внутренняя музыкальность. В памяти остался обаятельный импрессионизм: светотень, текучие мизансцены, прозрачные, словно размытые образы. Потом, уже на самой вахтанговской сцене, у него бывало всякое. И интересные полуудачи - как не вспомнить "Чайку" с Максаковой и Маковецким, решенную в прихотливых джазовых ритмах. И досадные промахи вроде "Калигулы", где все заглушила бессмысленная брутальность Владимира Епифанцева, и достаточно мелкое "Глубокое синее море"... А вот в последнем спектакле "Пигмалион" (театральный центр "Русич") показалось, что режиссер, всласть поиграв на чужом поле, захотел вернуться все-таки на свое. В сферу подчеркнутой театральности, к магии синтеза слова-звука и холодноватых сценографических изысков. Вместе с художником Евгенией Панфиловой он попытался сотворить эдакое царство чистой красоты, вспомнив, вероятно, при этом знаменитого Боба Уилсона. Возникло пустое, стерильное пространство сцены с эффектными сменами цвето-световой гаммы: от сине-сиреневой до золотой, зеленоватой и бледно-розовой. Под чарующую музыку в столбе света здесь тихо кружатся невесомые цветочные лепестки. И также невесомо, графически отточенно движутся герои спектакля, то соединяясь в пары, то расходясь. Каждый в своем особом танцевальном ритме (хореограф Альбертс Албертс). Своего рода модерн-данс, завораживающее зрелище. Надо ли говорить, что для антрепризной сцены это случай вообще из ряда вон выходящий. Все это замечательно, скажет кто-то. А концепция-то имеется? Хоть какой-нибудь новый поворотик хрестоматийного сюжета о вульгарной уличной замарашке ("Купите букетик у бедной девушки"), превратившейся в очаровательную леди? И что Пигмалион? Тонкий, проницательный ваятель, незаметно для себя влюбляющийся в дело рук своих? Или великосветский хам, жаждущий только реванша? Проще говоря, про что спектакль-то? Ответа на эти вопросы у режиссера нет. И не потому, что он их не знает. Просто все это ему, очевидно, показалось как-то... неинтересно. В самом деле: есть книжка, читайте. Но что в этом случае актерам-то прикажете делать? Приглашенным "звездам кино" - Ольге Ломоносовой (Элиза Дулитл) и Григорию Антипенко (профессор Хиггинс)? О чем им играть? Как вытянуть два долгих акта и удержать внимание зрителей? Тем более сцена - не кадр. Здесь нужна кантилена, внутреннее развитие роли. А когда этого нет, получается то, что получается: просто дефиле. Очаровательная модель и лощеный супермен в дорогих костюмах застывают в картинных позах, на белом звуке произносят километры текста, смысл которого (ну что ты будешь делать!) не перелетает через линию рампы. В общем, старик Шоу отомстил-таки за себя. Одна лишь Юлия Рутберг (миссис Хиггинс) нашла с ним общий язык. И то сказать, он всегда любил умных женщин, а уж актрис, умеющих выстроить роль да иронически ее подсветить и к тому же найти характерность, - просто обожал. Но что бы ни напридумывала здесь актриса (а ее героиня предстает то декадентствующей дамой, то античной героиней, то любимым кактусом), как бы ни бурлила ее энергетика, чего-то главного в спектакле так и не происходит... Елена Сизенко, Итоги, 23 апреля 2007 года http://www.smotr.ru/2006/2006_pigmalion.htm
Anechka: Рассказ о счастливой Москве. Театр-студия п/р Олега Табакова. Пресса о спектакле Газета.Ru, 2 мая 2007 года Дина Годер Девушка-электричество Прошла премьера спектакля «Рассказ о счастливой Москве» – постановки театра «Табакерка» по Андрею Платонову. Кажется, в Москве нет театра с более противоречивым репертуаром, чем «Табакерка». Только выпустили какую-нибудь залихватскую разлюли-малину – и вдруг невесть откуда появляется спектакль сдержанный и глубокий. И дело даже не в том, что он лучше предыдущего, а в том именно, что он другой – будто с другого поля, на других удобрениях выросший, для других целей предназначавшийся. В последние годы такие спектакли появляются тут главным образом благодаря Миндаугасу Карбаускису, который служит в «Табакерке» штатным режиссером, он даже воспитал команду актеров, которые во всех спектаклях работают с ним и знают про театр что-то особенное. Но на главные роли в своей премьере «Рассказ о счастливой Москве» он взял не их, а свою бывшую гитисовскую однокурсницу Ирину Пегову, недавно перешедшую из Мастерской Фоменко в МХТ, и Александра Яценко – новую звезду российского арт-хаусного кино. Когда будут говорить про новый спектакль Карбаускиса, в первую очередь вспомнят «Фро» – давнюю дипломную постановку на том же самом фоменковском курсе, тоже по Андрею Платонову, с тою же Ириной Пеговой в заглавной роли. Но внешнее сходство окажется поверхностным и ненужным. Героиня спектакля по незаконченному роману Платонова «Счастливая Москва» – выросшая в послереволюционном приюте девушка с выдуманным именем Москва Честнова – не мечтает о любви, она сама и есть любовь, счастье, электричество. Она хочет чего-то большего, главного, что никак не может стать исполнимым, – быть сразу всем и всеми, участвовать во всем и отвечать за все, как мировой коммунизм, разлитый в природе. Так она и живет – стремительно и полно, ненадолго становясь то парашютисткой, то работницей военкомата, то спускаясь в шахту метро. И на этом пути томя своей ликующей молодостью всех строителей коммунизма – тоже очень молодых. Карбаускис выстроил свой спектакль вокруг одного из сюжетов маленького платоновского романа – встречи молодежи в районном клубе комсомола. Художница Мария Митрофанова превратила сцену в старый гардероб с полустертыми цифрами на стойках, деревянным прилавком, по которому громко стучат номерки, и с хриплым радио в углу, распевающим голосом Шульженко песенку про Челиту: «И утром и ночью поёт и хохочет,/ Веселье горит в ней, как пламя…» Длинные ряды серых пальто и головных уборов, уходящие куда-то в глубину, кажутся шеренгами людей – серым советским народом 30-х годов. Говоря о ком-то далеком, актеры вынимают из гардеробных недр и демонстрируют его пальто и шапку: Сталин – фуражка, Ленин – кепка, Менделеев – квадратная профессорская шапочка. Уже потом, проходя мимо висящей поверх пальто неуместной квадратной шапочки, другой персонаж без удивления заметит: «А, Менделеев…» – словно в этом комсомольском клубе и следует оставлять вещи людям любых времен, влившимся во всеобщее ожидание коммунизма. Роман не превращается в прямые диалоги, актеры читают его, просто разложив на голоса и иногда говоря о своем персонаже в третьем лице, но от этого ощущение становится только острее. Ведь и герои романа часто смотрят на себя словно со стороны: «Даже будучи сама собой, Москва Честнова могла глядеть на себя как на постороннюю и любоваться своим туловищем во время его мытья». Плотный, распираемый страстью текст Платонова действует почти физически, как удар, заставляющий задохнуться. Такое же впечатление производит и счастливая Москва на знаменитых комсомольцев, собравшихся в клубе, – невзрачного и отрешенного гения-изобретателя Сарториуса (Александр Яценко), вдохновенного хирурга Самбикина (Дмитрий Куличков) и скромного служащего Божко (Андрей Усольцев). «Тут где-то бьется и тут», – с изумлением и неудобством говорит взъерошенный, с галстуком набок Самбикин и показывает на голову, грудь и между ног, словно изумляясь собственному телу и мучаясь от его ненужного зова. Это понятно: Ирина Пегова кажется точно той женщиной, что описана у Платонова, с сиянием счастья, идущим откуда-то изнутри от избытка сил, и мощным биением сердца: «Это биение происходило настолько ровно, упруго и верно, что если можно было бы соединить с этим сердцем весь мир, то оно могло бы регулировать теченье событий». Москва укладывает косы вокруг головы, туго затягивает пояс пальто, будто это шинель, говорит резковатым мальчишеским голосом и смотрит прямо и ясно. От нее идет волна женской притягательности, но ей это не важно: «Любить, наверно, надо, и я буду, это все равно как есть еду, но это одна необходимость, а не главная жизнь». И вот тут оказывается, что «главное» – это не смешно, не глупо и не самообольщение, как мы сейчас воспринимаем все коммунистические разговоры о жизни для всеобщего счастья, а на самом деле. Карбаускис даже делает такой маленький фокус: Москва вслух воображает свое участие в работе всего мира – в работе бурильных копров и молотилок, в движении воды по трубам и огне фонарей, – а в это время на прилавке гардероба в стакане с включенным кипятильником бурлит вода. Девушка выдергивает штепсель из розетки и продолжает мечтать, зажав вилку в кулаке, но вода вдруг снова принимается бешено бурлить. Это не кажется удивительным: Москва – девушка-электричество, она действительно нужна для всеобщего счастья, и та жизнь, что никак у нее не сбывается, действительно больше, чем любовь к одному человеку. Это забота обо всем мире, о тех серых колоннах, что уходят рядами пальто в глубину сцены, участие в них. И как бы дико и пафосно такие слова ни звучали, вдруг оказывается, что в них есть какая-то большая и важная правда. Хоть ей и не суждено сбыться ни в жизни, ни в романе. Вторая, совсем короткая часть спектакля и романа – о том, что происходит с жизнью, где нет Москвы и нет счастья. Где впавший в тоску и одиночество Сарториус берет себе другое имя, другую судьбу и находит другую женщину – усталую, ревнивую, с восьмилетним строгим ребенком. В его новой жизни вместо любви – долг и жалость, и бывший знаменитый изобретатель, кротко терпя крики и побои жены, только повторяет: «Так и быть должно». Потому что «человек еще не выучился мужеству беспрерывного счастья». А звучащая на финале легкая утесовская песенка «Затихает Москва, стали синими дали…» слышится совсем по-новому. Разглядывая программку уже в очереди в театральный гардероб, замечаешь, что на ней стоит красный штамп – явное послесловие к спектаклю: «За ценные вещи, оставленные в гардеробе, администрация театра ответственности не несет». Бог знает, какие ценные вещи кто из нас оставил в том платоновском гардеробе. Быть может, какие-то надежды или слезы. Коммерсант, 2 мая 2007 года Слеза комсомолки Москвы "Рассказ о счастливой Москве" в Театре-студии Олега Табакова Роман Андрея Платонова "Счастливая Москва" в "Табакерке" поставил Миндаугас Карбаускис. За тем, как выморочная, витиеватая и гениальная проза превращается в спектакль, наблюдала АЛЛА ШЕНДЕРОВА. Роман "Счастливая Москва" увидел свет только в 1991 году, что неудивительно,– герои Андрея Платонова трудятся во благо социалистического отечества и, изъясняясь советским новоязом, твердят о прекрасном будущем, однако в каждом сюжете писателя присутствует ощущение близкой катастрофы. Историю малолетней сироты-бродяжки, получившей в детдоме имя Москва Ивановна Честнова, Платонов сочинил в середине 30-х, явно собирался вернуться к рукописи в будущем, но так и не вернулся – от романа остается ощущение незаконченности. По сюжету, проведшая детство среди мусорных баков Москва выросла в прекрасную девушку, влюблявшую в себя всех мужчин, но упорно бежавшую от брака – "ради исполнения высшей судьбы". Даже беглого взгляда на текст достаточно, чтобы понять: комсомолка Москва Ивановна, унаследовавшая черты героинь Тургенева и Чехова, влекущая за собой и уводящая в никуда, это и есть коммунистическая утопия во плоти. На протяжении полутораста страниц Платонов описывает, как лучшие люди своего времени, стремясь служить этой утопии, изводят ум и талант и в конце концов просто растворяются в московской толпе. В интерпретации Миндаугаса Карбаускиса, ученика Петра Фоменко, не первый год служащего в "Табакерке" и упорно избегающего легких путей в искусстве, сюжет Платонова получил иной смысл. Вернее, общий смысл в этой, очень неплохо сделанной постановке явно заложен, но пока еще не "пророс". Слово "рассказ" в названии спектакля появилось, вероятно, по аналогии с предыдущей премьерой господина Карбаускиса – "Рассказом о семи повешенных" по Леониду Андрееву. Вместе эти спектакли "Табакерки" образуют своеобразную дилогию – в обоих за основу взята ранее не инсценировавшаяся проза, а актеры так и норовят "выскочить" из роли, заговорив о своем персонаже в третьем лице. Даже декорации, придуманные художницей Марией Митрофановой, "Счастливой Москве" достались словно по наследству от "Повешенных": там собиравшиеся на сходку революционеры оставляли на вешалке в углу сцены ровно семь пальто. В спектакле по Платонову вешалка превращается в гардероб советского ДК и заполняет собой всю сцену – персонажи снуют между ее стояками, едва успевая менять красноармейские шинели на тыловые пальто. Однако той лихости, с которой жонглировали ролями актеры в "Рассказе о семи повешенных" (в "Москве" занята почти та же команда), в новой постановке пока нет. Когда актеры, пританцовывая под музыку 30-х, произносят витиеватый текст ("она молча улыбалась от радости видеть своих товарищей и слышать музыку, возбуждающую ее жизнь на исполнение высшей судьбы..."), суетливо переодеваясь, на память приходит знаменитая фраза горьковского Барона из "На дне": "Я не жил, а только переодевался". Но ведь в том-то и дело, что Платонов повествует не об обитателях "дна", а о светлых личностях – "надежде всего СССР" – и их жизненном крахе! Актеры же, слегка ерничая над текстом и персонажами, изображают вполне обычных молодых людей, а вовсе не чудо-механика Сарториуса (Александр Яценко) или хирурга Самбикина (Дмитрий Куличков), ищущего в смерти начало жизни. Необычной в этой стайке жадно суетящихся мужчин кажется только сама Москва в исполнении Ирины Пеговой. Одетая в красную шинель, пышногрудая, с красивым лицом и надтреснутым голосом, смакующая каждую платоновскую фразу, она и впрямь смотрится олицетворением чего-то яркого и значительного. Платоновскую идею о том, что комсомолка Честнова не хотела "променять весь шум жизни на шепот одного человека" и от того без конца меняла привязанности и род занятий, она понимает по-своему: ее Москву, как чеховскую Попрыгунью, слишком сильно закружил хоровод жизни. Вот за это пустое кружение она и карает свою героиню. Покалеченная, с деревянной ногой, прозябающая в грязной комнате старика Комягина (Александр Воробьев), Москва после всех скитаний снова видит перед собой влюбленного Сарториуса. Чувства героини в этот момент Платонов не описывает. Но Пегова так страстно и бесстрашно играет горькое раскаяние за бездарно прожитую жизнь, что все последующие сцены меркнут в памяти. Остаются протяжные стоны Москвы, прижимающей к своей полной, никого не вскормившей груди и мечтателя Сарториуса, и обывателя Комягина и безнадежно повторяющей: "Я хотела жить сча-а-астливо!" Итоги, 7 мая 2007 года Марина Зайонц Вспоминайте нас "Рассказ о счастливой Москве" в "Табакерке" Роман Андрея Платонова называется "Счастливая Москва". Писался он в середине 30-х годов прошлого века и считается незаконченным. Опубликован был в 1991 году, когда из хорошо и толково спрятанных домашних архивов, осмелев, стали вынимать пугающие власть невозможные рукописи. "Счастливая Москва" - текст абсолютно гениальный, держишь перед собой, и хочется цитировать едва ли не каждую фразу. Меж тем это платоновское сочинение не только никогда на сцене не ставилось, его и читали-то немногие. Кого ни спроси, не знают. В связи с чем режиссеру Миндаугасу Карбаускису надо сказать отдельное спасибо. Такие вещи дорогого стоят, особенно когда они от молодого человека исходят. Смотришь новый спектакль "Табакерки" и понимаешь: нет, не все еще потеряно русским театром в погоне за новой жизнью и новыми формами. Есть и в этом поколении режиссеры, способные не только поверх текста эффектно скользить, разнообразные фортеля выделывать. Карбаускис ставит редко, один спектакль в сезон (мало когда - два). На суету не разменивается, за модных авторов не хватается, выбирает классическую литературу и вчитывается в самую ее суть, в глубину внедряется. И актеров за собой увлекает так, что любо-дорого смотреть. Сказанное не означает, что Карбаускис сплошь шедевры ставит, в его "Рассказе о счастливой Москве", наверное, есть недостатки - ритмы пока не устоялись, суеты вначале многовато, текст еще не вполне усвоен и так далее. Говорить об этом не хочется, потому что есть главное - драма людей, искалеченных Идеей всеобщего счастья. Москва у Платонова - не город, как можно подумать, это имя молодой девушки - Москва Ивановна Честнова. Ее играет Ирина Пегова, и, кажется, трудно найти актрису, более подходящую для платоновской героини, тут какое-то полное и безусловное слияние. Москва эта одержима каким-то неясным, разрывающим душу и тело томлением, сияет от обещанного счастья и хочет объять им весь мир. "И утром и ночью поет и хохочет, / Веселье горит в ней, как пламя..." - поет в спектакле песенку о Челите Клавдия Шульженко. Вот и в Пеговой веселье горит, как пламя, оно и сжигает едва ли не всех мужчин, оказавшихся рядом. Герои спектакля встретились на вечере в районном клубе комсомола, и Карбаускис вместе с художником Марией Митрофановой выстроил на сцене гардероб. Ряды вешалок с одинаковыми серыми пальто, их отбирают, выдают, звонко щелкая номерком о барьер, старенький радиоприемник, выдающий бодрые марши и нежные лирические песни ушедшего времени. Молодые, невзрачные, одержимые революционной страстью ко всему жизненному устройству мужчины испытывают к Москве любовь, и она им отвечает, не жалея себя. "Я ничуть не жалела своей жизни и не буду ее жалеть никогда! На что она мне нужна без людей, без всего эсэсэра?" - глаза сверкают, тело играет, зовет. А счастья все равно нет, и знаете почему? Потому что "любовь не может быть коммунизмом", потому что Москва Честнова из тех женщин, что "не может никогда променять весь шум жизни на шепот одного человека". Хирург Самбикин (Дмитрий Куличков) понял это сразу и навсегда решил, что не станет ее любить, а изобретатель и механик Сарториус (Александр Яценко) потянулся и - пропал, тоже навсегда. Но и для Москвы жизнь "никак не сбывается", она потеряла ногу на социалистическом производстве, вышла замуж за старика (Александр Воробьев), колотит его деревянной ногой, хрипло вскрикивая: "Убить тебя надо. Вот в чем жизнь". А бедный Сарториус купил себе другой паспорт и под фамилией Груняхин начал новую жизнь, без любви и устремлений. Женился на востроносенькой Матрене Филипповне (Яна Сексте), терпел ее побои и приговаривал радостно с каждым ударом: "Все это так и быть должно", терпел и учился. Революционная лодка разбилась о быт. А в репродукторе пел-заливался Леонид Утесов: "Затихает Москва, стали синими дали..." - ну то есть вспоминайте нас, дорогие москвичи. Газета, 8 мая 2007 года Глеб Ситковский Одна абсолютно счастливая Москва "Рассказ о счастливой Москве" в Театре-студии Олега Табакова Вообще-то привлекший внимание Миндаугаса Карбаускиса неоконченный роман Андрея Платонова называется «Счастливая Москва». Но, чуть изменив название, режиссер намекнул нам, что его новый спектакль - это что-то типа второй части сценической дилогии: в прошлом сезоне Карбаускис удачно инсценировал «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева, а теперь вот на афише «Табакерки» появится еще один «Рассказ о…». Что же общего, спросите вы, между прозой Леонида Андреева и Андрея Платонова? Да хотя бы то, что в обоих случаях речь идет о таком способе освоения прозы, при котором в неприкосновенности оставлена авторская речь. Актеры Карбаускиса не пытаются перевоплотиться ни в несчастных андреевских повешенных, ни в счастливых платоновских комсомольцев, а лишь рассказывают о своих персонажах в третьем лице. А чтобы уже окончательно срифмовать два спектакля, Карбаускис процитировал сценографическое решение "Рассказа о семи повешенных". Снова на сцене гардероб, в котором множество висящих пальтишек терпеливо дожидаются своих хозяев. Театр начинается с вешалки, говорите? Так вот же вам вешалка, получайте. Только повешенных пальтишек здесь уже не семь, как в спектакле по Леониду Андрееву, а, надо полагать, целый миллиард. Все человечество, ищущее счастья в коммунизме, раздевалось у этих гардеробщиков. О ком бы из великих мира сего ни заговорили актеры, на каждого отыщется свой номерок. Вот тебе фуражка Сталина, вот кепка Ленина, а вот профессорская шапочка химика Менделеева. Даже доктор Заменгоф, изобретатель международного языка эсперанто, и тот доверил пальто этому всемирному гардеробу. Герои спектакля Карбаускиса учатся, по выражению Андрея Платонова, «мужеству беспрерывного счастья». Кумачовая радость так и брызжет со сцены: в костюме каждого из персонажей непременно отыщется этот цвет всеобщего коммунистического счастья. На сцене красным-красно от букетов революционных гвоздик, от революционных шинелей. Даже трусы у красноармейцев и те окрашены в счастливый революционный цвет. И уж конечно, нет никого счастливее в этом повествовании, чем Москва. Москва Ивановна Честнова, со звонкой комсомольской силой исполненная актрисой Ириной Пеговой, - это вовсе не город, а главная героиня романа Андрея Платонова, заслужившая свое ФИО благодаря сознательности детдомовского начальства. Счастье Москвы Ивановны известно какого свойства. Меньше чем на всеобщее счастье человечества она никак не согласна, а личными телесными удовольствиями пренебрегает. В человеческом теле герои Андрея Платонова видят лишь досадную преграду, мешающую поискам мировой души, мирового электричества. «Она любила огонь дров в печах и электричество, но так, как если бы она сама была не человеком, а огнем и электричеством», - говорит Платонов о Москве Честновой. Выход за пределы собственного тела и детский вопрос «где же буду я, когда меня не будет?» - все эти мотивы так или иначе проглядывают во всех спектаклях Миндаугаса Карбаускиса. Душа, лишившаяся телесной оболочки, обычно сразу у него веселеет и становится заметно счастливее. Бесплотные души бродят у Карбаускиса из спектакля в спектакль, включая и андреевский «Рассказ о семи повешенных», и фолкнеровский «Когда я умирала», и даже ибсеновскую «Гедду Габлер». В «Рассказе о счастливой Москве» платоновские герои с любопытством разрезают чье-то тело и пытаются там отыскать счастливую человечью душу при помощи последних достижений науки. Спектакль Карбаускиса переполнен песнями 20-30-х годов. Кажется, что режиссер совершенно сознательно устраивает перекличку со спектаклем «Одна абсолютно счастливая деревня», в котором его учитель Петр Фоменко почти так же обошелся с советской прозой. Даже песенки в этих двух спектаклях при желании можно найти общие, например "В деревне нашей, право же, нет другой такой Челиты". Всем хорош "Рассказ о счастливой Москве". Но все же фоменковский ученик Карбаускис переоценил универсальность отмычек, с помощью которых он легко справится с любым прозаическим материалом. С витиеватым Андреем Платоновым его актеры обошлись совершенно так же, как с Леонидом Андреевым: нет-нет да и тонут в словах, нет-нет да и уходят в мешающие филологические или бытовые подробности. Андрей Платонов, наверное, сказал бы, что вся эта словесная и телесная шелуха лишь мешает "сердцебиению счастья". Известия, 7 мая 2007 года Елена Ямпольская Счастье как предчувствие Вопрос о лидере столичной театральной режиссуры на данный момент кажется мне закрытым. Номер один - Миндаугас Карбаускис, ученик Петра Фоменко, давно и прочно прибившийся к табаковскому берегу. Его новая премьера в "Табакерке" - "Рассказ о счастливой Москве" - окончательно разрешила интригу режиссерской конкуренции. 35-летний Карбаускис обошел мэтров - по закону преимущества молодой силы. Закону, с которым вечно хочется спорить, но которому невозможно противостоять. Он обогнал и оставил позади стартовавших в одно с ним время девушек - надежду так называемой женской режиссуры. Ни одно из этих прелестных чаяний толком не оправдалось, девушки отпали - по праву пола, призванного не только с утра до ночи работать, но также любить, производить на свет потомство, чуть больше отдыхать и отвлекаться на милые пустяки. Эти победы не идут в заслугу лично Карбаускису, они вызваны природными обстоятельствами. Как говорится, генерал Мороз посодействовал... Однако есть все резоны утверждать, что в противостоянии "Карбаускис - Серебренников" - негласном, но крайне жестком - сила теперь тоже на стороне первого. Потому что он никогда не позволяет себе теребить зрительские нервы, не касаясь души. Он никогда - даже в период поголовной моды на стеб - не увлекался стебом, а значит, не приучался потихонечку жить спекуляцией. Карбаускис каждую секунду понимает, про что ставится спектакль, а его актеры ежемоментно осознают, что они играют. "Рассказ о счастливой Москве" по Андрею Платонову - произведение эталонное. Лучше, по-моему, и сделать нельзя. При этом речь идет не о каком-то запаянном совершенстве: спектакль дышит, пульсирует, по нему струится теплая кровь, и совершенство его - живое, мерцающее, гипнотически обаятельное. Аутентичное. Платоновское. На самом деле "Счастливая Москва" - не рассказ, но роман. В 1932 году начатый, в 36-м законченный и только в 1991-м опубликованный. Роман про девочку, которая родилась и осиротела в Петрограде, а кров и имя получила в старой столице. Поскольку потрясений в те времена хватало (включая великую орфографическую революцию), то изгаляться в детском доме не стали и назвали сиротку не Массква, не Мысква, не еще как-нибудь с вывертом, а просто - Москва. Москва Ивановна Честнова. Ее играет Ирина Пегова - Лара из фильма "Космос как предчувствие" и Соня в "Дяде Ване" того же Карбаускиса. Этой Москве - девочке-женщине, крепкой, цветущей, избыточной, однако ни на йоту не практической, словно бы и не земной, очень идет текст Платонова. Пегова умеет играть героинь, счастливых не по какой-то определенной причине, а просто так. Хмелеющих от предчувствия. Такие начинают утро с улыбки - не могут не улыбаться, как солнце не может не взойти. Эта природная предрасположенность к счастью обычно плохо заканчивается, и история Москвы - не исключение, но пока она сияет во все свои ямочки на щеках, мы любуемся ею и смеемся. Практически беспрерывно подхихикивает зал над тем, какая великолепная каша у нее в голове, как пытается она соединить плотскую любовь с идеалами коммунизма, а потерпев фиаско, решительно отвергает... Нет, не коммунизм. Секс. В отличие от настоящей Москвы, где секс над коммунизмом все-таки возобладал. У Москвы Ивановны Честновой сердце вмещает весь СССР. Отдельно взятому мужчине на таких просторах зацепиться не за что. Москва прекрасна, как всё молодое, и жестока, как все молодые. Когда молодость века, молодость мира и молодость тела совпадают, получается гремучая смесь. Механики, хирурги, конторщики, прочие строители светлого будущего, контуженные шальными глазами Москвы и ее жаром, от которого закипает вода в стакане, обеспокоены - как бы поскорее найти в человеке душу, а отыскав, кардинально эту самую душу изменить. В мире точного расчета любовное тяготение к чужому телу и неловко, и неуместно, и вредоносно с точки зрения планетарной мечты. Они борются с "природным" человеком в себе, как христиане борются с "ветхим". Вообще нигде, кроме как в прозе Платонова, не явлено с такой очевидностью, сколько первые коммунисты позаимствовали у первых христиан... Актеры "Табакерки" из поколения в поколение приучены играть "на носу" у зрителей. Поэтому никакая труппа Москвы (нашей Москвы, не платоновской) не способна соперничать с "подвалом" в области театрального целомудрия. Фальшиво, приблизительно, неточно, вульгарно играют где хотите. Играют иногда и здесь, но только не в спектаклях Карбаускиса. Этот режиссер всегда ищет правду, причем ищет ее в тексте, а Платонов для подобных поисков - земля обетованная. Его слова выстраиваются в электрическую цепь, сами собой зажигаются и освещают все вокруг. Ни одной банальности. Так что даже хочется поймать ухом шаблонный оборот и выдохнуть - утомляешься от восхищения... "Рассказ о счастливой Москве" гениально придуман и в том числе - гениально оформлен. Кому принадлежит идея пространства - режиссеру либо художнику Александру Боровскому, не знаю. Славой сочтутся. А такая идея, безусловно, славы достойна - хотя бы на уровне театральных премий. Всю сцену занимает старый, добротного образца гардероб. Герои стучат номерками о дубовый прилавок с резкостью выстрелов. Серые, серые, серые шинели и - по контрасту - цвета артериальной крови, красная Москва. В боковые поперечины гардероба явно вписаны кресты. Номера, как таблички на могилах: "01 - 22", "23 - 44", "45 - 66"... Наверное, поэтому сердце зрительское то умиляется растроганно, то заходится от острой боли. Гардероб - модель мира. Одни приходят, другие уходят, и нет между ними разницы. Сидишь и думаешь: какие же мы все одинаковые. От перехода с серых шинелей на пестрые курточки ничего не меняется. По-прежнему хотим любить, боимся остаться в одиночестве, смешно и убого ревнуем и рвемся решить вопрос любви "в целом". В гардеробе, как перед Богом, все равны. Кроме тех, разумеется, кто предусмотрительно взял бинокль и теперь лезет без очереди. Однако ни в огромном человеческом мире, ни в крохотном подвале на Чаплыгина бинокли при входе не выдают. "Табакерка" подобно самой жизни - или жизнь подобно "Табакерке" - обмана не терпят. Даже оптического. Ведомости, 11 мая 2007 года Олег Зинцов Я люблю Москву На тесной сцене Театра Табакова уместился коммунизм “Рассказ о счастливой Москве” в Театре п/р Олега Табакова устроен ладно, разумно и скромно. Неоконченный роман Андрея Платонова назван рассказом, действие целиком помещено в гардероб — ряды шинелей сполна представляют строителей коммунизма. Это не уменьшение, а скорее экономия масштаба — режиссер Миндаугас Карбаускис трезво посчитал, что платоновский простор необъятен и лучше не размахиваться, а терпеливо поискать здесь свой личный сюжет, как закатившийся под вешалку номерок. Поэтому платоновского в спектакле не так уж много: не считая невозможного авторского языка, пожалуй, только Ирина Пегова, на месте которой в роли комсомолки Москвы Ивановны Честновой представить больше попросту некого. Хоть у Москвы и “большое тело”, как постоянно напоминает текст, а Пегова роста скромного, ей довольно повести плечами и удивленно взглянуть на собственную грудь, чтобы сразу стало понятно: воплощать на сцене феерическую телесность платоновской прозы этой актрисе сам бог велел. А режиссеру осталось всего ничего — придумать сценку, в которой Москва, мечтая об участии в работе всех мировых механизмов, выдергивает из розетки штепсель, сжимает его в руках и вода в стакане с остывшим было кипятильником начинает булькать сильнее прежнего. Конечно, глаза у Москвы при этом светятся так, что можно лампочки выключать. Конечно, не любить, не вожделеть эту Москву невозможно. Все Москву и любят: тихий служащий Божко (Алексей Усольцев), выдающийся механик Сарториус (Александр Яценко), хирург Самбикин (Дмитрий Куличков), ищущий в мертвых телах вещество души. Смешно вспомнить: несколько лет назад Ирина Пегова сокрушалась, что куда ей с такой пышной фактурой играть героинь, только характерные роли. А вышло так, что она-то и оказалась идеальным магнитом, стягивающим мужские взгляды. Разве что первым это показал не театр, а кино — когда Алексей Учитель позвал Пегову в свою “Прогулку”. Но, кстати, еще в ГИТИСе она играла платоновскую Фро, так что повторим — Москва Ирине Пеговой совсем как родная. В романе “Счастливая Москва” образы женщины и города сплетены самим языком: “Москва лежала навзничь; небо над нею было сначала водяным, потом стало синим и каменным, затем превратилось в золотистое и мерцающее, как будто прорастающее цветами” — это, например, о какой Москве? В театре эта двойственность пропадает, Москвы-города у Карбаускиса нет вовсе. А значит, уходит далеко на задний план мифологическое измерение романа, поэтому нет нужды задерживаться на знаковых фактах биографии героини — завоевании неба (парашютная школа) и освоении недр (строительство метро): и то и другое упоминается едва ли не вскользь. А вот работа Москвы в военкомате важна — здесь она знакомится с “вневойсковиком” Комягиным (Алексан ...
Anechka: ... др Воробьев), хтоническим пенсионером, сумевшим уклониться от всякой деятельности и почти вросшим в пыльное небытие. В финале Москва, потерявшая ногу на метрострое, находит у него приют, лежит, закутавшись в гору шинелей, как Баба Яга на печи, и грозится прибить сожителя протезом. “Любовь не может быть коммунизмом”, — говорила она в начале и уходила от всех своих мужчин. Чтобы прийти в итоге к тому, который во сне неотличим от мертвого. “Рассказ о счастливой Москве” — очень легкий спектакль, но, кажется, самый мрачный у Карбаускиса. Ему долго пеняли на завороженность темой смерти, а он ставил все больше о том, что, может статься, смерти никакой и нет. В его предыдущей работе — “Рассказе о семи повешенных”, явной рифме к “Счастливой Москве”, это сообщалось самым недвусмысленным образом. В инсценировке Платонова режиссер не то чтобы пересматривает свой любимый сюжет, но поворачивает его: та же вешалка, только другим боком. Персонажи “Рассказа о семи повешенных” тоже оставляли в прихожей свои пальто перед тем, как уйти в жизнь вечную. Но их было семеро, а в гардеробе “Москвы” одинаковых шинелей не счесть, и различие между двумя вешалками, построенными художником Марией Митрофановой, именно в этом: первая имела отношение к христианскому, индивидуальному понятию бессмертия, вторая — к коммунистическому, коллективному. В самом конце все участники спектакля снуют с шинелями туда-обратно и стучат по стойке номерками. На виде гардероба эта лихорадочная активность никак не сказывается — все те же серые ряды, незаменимых у нас нет, один умер, другой родится. Но это, конечно, уже что-то вроде ускоренной перемотки, потому что все главное кончилось: растворилась где-то Москва, женщина-мечта, добровольно увяз в грустном быте не умеющий забыть ее Сарториус. Прихожая, гардероб, чистилище, межеумочное пространство душевной маеты, в котором происходит действие спектаклей Миндаугаса Карбаускиса, зажило своей обычной жизнью после короткого чуда утопии. В котором расцветали алые пролетарские гвоздики, всеобщее счастье ни в какую не разменивалось на личное и можно было — послушайте! — любить Москву. Театральный смотритель. http://www.smotr.ru/2006/2006_tabakov_moskva.htm
победа: Ну-ка, чайка, отвечай-ка В театре "Школа современной пьесы" спели и станцевали "классическую оперетту для драматических артистов по пьесе А. П. Чехова "Чайка" Видно, что режиссер Иосиф Райхельгауз - человек упертый. Вот взял он однажды в руки пьесу "Чайка" и все никак расстаться с ней не может. Сначала поставил обычный спектакль, как у всех, особого успеха не снискал и заскучал. Потому что Райхельгауз не просто режиссер, но еще и хороший менеджер, организатор дела, затейник. Тут-то и подвернулся Борис Акунин со своей пародией на чеховскую пьесу и на самого себя. А Акунин - это брэнд, успех, актуальность, наконец. Бойкая "Чайка" N 2 дала толчок фантазии, и Райхельгауз справедливо решил, что пародия может быть не только детективной, но еще и музыкальной. Особо долго не думали, музыку заказали Александру Журбину, либретто написал Вадим Жук, известный сочинитель театральных капустников, а актеры все те же, идущие из "Чайки" в "Чайку" без особых потерь, - элегантный Альберт Филозов (Дорн), вальяжная красавица Ирина Алферова (Аркадина), томно-мужественный Владимир Качан (Тригорин)... Ни вызова, ни новизны в задуманном не было. Подобный финт с чеховским текстом Райхельгауз уже проводил: музыкальный спектакль "А чой-то ты во фраке?" по водевилю "Предложение" в начале 90-х на всех произвел впечатление. Спрашивается, отчего бы не повторить успех? Вот только тогда, в годы разброда и разрухи, отчаянно танцующие и поющие артисты (Альберт Филозов, Любовь Полищук и Алексей Петренко) бросали вызов судьбе и обстоятельствам, превращая милую театральную шутку в некое противостояние жизни, своим чередом идущей за стенами здания на Трубной площади, а нынче шутка вроде бы так и осталась шуткой, вызвавшей даже возмущение у некоторых мрачно настроенных театральных критиков своей нарочито небрежной бессмысленностью. На чувство юмора своего зрителя Райхельгауз очень рассчитывает, его спектакль на самом деле не для тех, кто не забывает о высоком предназначении искусства ни при каких обстоятельствах, но для людей простодушных. Это ведь оперетка в конце концов, а оперетта всегда была немного глуповата - жанр такой, ничего не поделаешь. И новизны никакой для нее не требуется, уютная старомодность здесь входит в условия игры и игру эту украшает. У Райхельгауза на сцене - рисованные задники, ядовитая зелень вокруг колдовского озера, маленький оркестрик где-то под колосниками, смешной канкан кордебалета (слуги в усадьбе Сорина), счастливый конец с шампанским и неподдельный азарт исполнителей. Так могли бы представлять классическую оперетту в каком-нибудь Харькове, где, как известно, имела большой успех актриса Аркадина. На репетициях наверняка все очень веселились и шутки, скорее всего, сочинялись хором. Не все из них получились удачными, кое-что затянуто совершенно непозволительно для такого легкого и стремительного жанра. К примеру, номер вокруг чеховской фразы "мы попали в запендю" никак не желал кончаться - тут и так пробуют пошутить, и сяк (типа, я уходю, а я немного посидю), и куплеты длинные исполняют на тему, что "машу каслом не испортишь" и "мыло в шишке не утаишь". Но, право слово, все частные недостатки стираются общей атмосферой, в которой уже не важно (как это ни странно), хорошо ли умеют петь актеры и первой ли свежести остроты. Ирине Алферовой, к примеру, пение явно дается с трудом, но она так искренне старается и получает столь явное удовольствие, что всякий, кажется, должен понять - не в пении счастье. Оперетту здесь обозначают, показывают, пародируя и восхищаясь одновременно. Большинство актеров точно чувствуют эту грань и играют весьма удачно и уморительно смешно - Владимир Шульга (Сорин), Вадим Колганов (Шамраев), Марина Хазова (Полина Андреевна), Саид Багов (Медведенко), Альберт Филозов, Владимир Качан. Но едва ли не лучше именитых своих коллег показался здесь совсем молодой Олег Долин, сыгравший Треплева неожиданно трепетно и очень трогательно. А трогательность тут - вещь наиглавнейшая. Потому что в окружении шуток и прибауток таилась основная, можно сказать, лирическая тема всего представления: пропетый гимн во славу театра. Того самого театра, где "едят, пьют, носят свои пиджаки", любят, страдают и веселятся. "Без театра нельзя", - утверждал старик Сорин, и Иосиф Райхельгауз с ним решительно согласился. А самое смешное, знаете что? К Чехову здесь отнеслись с уважением и любовью, а если вы мне не поверили, посмотрите сами. Марина Зайонц, "Итоги" http://www.itogi.ru/Paper2004.nsf/Article/Itogi_2004_02_03_12_5327.html а это рецензия, перепечатанная из газеты "московский комсомолец" на ПРЕМЬЕРУ спектакля того же театра "Русское варенье" http://vkolganov.forum24.ru/?1-9-0-00000013-000-0-0-1178891044
Anechka: Человек-подушка. МХТ им.Чехова. Пресса о спектакле Коммерсант, 12 мая 2007 года Кирилл Серебренников приглашает на казнь Человек-подушка" в МХТ имени Чехова На малой сцене МХТ имени Чехова состоялась премьера "Человека-подушки". Психологический триллер Мартина Макдонаха поставил Кирилл Серебренников. АЛЛЕ ШЕНДЕРОВОЙ показалось, что это самый откровенный спектакль популярного режиссера. С пьесой ирландского драматурга московскую публику познакомил три года назад болгарский режиссер Явор Гардев. На крошечной сцене, отгороженной прозрачным пластиком, следователи некоего тоталитарного государства выбивали показания из молодого писателя. Вся его вина состояла в том, что какой-то маньяк начал воплощать в жизнь сюжеты его рассказов, в которых дети становились жертвами изощренного садизма взрослых. Ощущение вязкого, зыбучего кошмара усиливалось: брат писателя оказывался дебилом, покойные родители – изуверами, а следователи – заложниками собственного тяжелого детства. Петля на шее писателя неумолимо затягивалась. Все это игралось точно, скупо и документально. В интерпретации режиссера Серебренникова и сценографа Николая Симонова сюжет не утратил ни черного юмора, ни мрачной, в духе Эдгара По поэзии, но приобрел черты исповедальности. О том, что творчество – тяжкий крест, о нравственной ответственности художника писать как-то неловко, но спектакль вышел именно об этом. В образе писателя по имени Катуриан Катуриан отчетливо проступили черты самого Мартина Макдонаха. И хотя "Подушка" – единственная пьеса драматурга, действие которой происходит не в Ирландии, а в небольшом государстве Восточной Европы, все же одержимый творчеством, но еще не познавший славы Катуриан, как его играет Анатолий Белый, явное alter ego самого драматурга, долгое время писавшего в стол. На артиста, изображающего ученого или художника, смотреть чаще всего стыдно. Он говорит: "Я писатель", а ты ясно видишь, что он не в силах свести двух строк. Понаблюдав пару минут Катуриана в исполнении Белого, приходишь к выводу, что он не просто писатель, а писатель очень одаренный и, пардон, высокодуховный. Вот поэтому он, законопослушный сын тоталитарного отечества, забывает страх от мысли, что в соседней комнате следователь избивает его слабоумного брата. А потом корчится от ужаса, поняв, что брат действительно убивал детей, используя сюжеты его рассказов как руководство к действию. В пьесе писатель берет всю вину брата на себя, взяв со следователей слово, что, казнив его, они сохранят его рассказы. В спектакле он принимает вину как возмездие и неожиданно признается, что много лет назад задушил подушкой отца и мать, истязавших его брата... Неблагодарное это дело – раскрывать заранее криминальный сюжет. Но спектакль так лихо поставлен и виртуозно сыгран, что от него нельзя оторваться, даже если знаешь содержание. Любой звук на небольшой сцене, превращенной в выложенный кафелем застенок, зловеще усиливается. Приглядевшись, замечаешь справа и слева от сцены двух музыкантов (Василий и Анжелика Немирович-Данченко), извлекающих глухие стоны из латунных горшков, фортепианных клавиш и даже из детского волчка. Звуки усиливаются, Катуриан дергается, как от тока, а старомодно одетые музыканты вдруг оказываются его Ма и Па, теми, кто когда-то наполнял дом невыносимыми звуками детских криков. Изнурительную игру, необходимую, чтобы сбить заключенного с толку и парализовать его волю, "добрый" следователь Тупольски (Сергей Сосновский), "злой" Ариэл (Юрий Чурсин) и сам подследственный разыгрывают как остроумные цирковые номера. Отвратительная сцена избиения – Ариэл мстит Катуриану за свое искалеченное детство – в исполнении Юрия Чурсина превращается в виртуозный танец. Даже девочка-Христос (Лиза Арзамасова) – персонаж самой страшной истории писателя – сыграна смешно и точно. Сперва, глядя на то, как "добренькие" Ма и Па мажут ее красной краской и ставят к кресту, думаешь, что режиссер нарушает какую-то грань – и этическую, и эстетическую. Но тут девочка мгновенно отстраняется от образа жертвы, подавая авторскую реплику, и эстетика приходит в согласие с этикой. "Зло, конечно, увлекательнее добра,– словно предупреждает режиссер зрителей,– но не будем заигрываться". Зло в его спектакле подчеркнуто условно, а страдания Катуриана и его одержимость сочинительством осязаемы и реалистичны. Поэтому зритель вздрагивает, когда после сцены расстрела – Тупольски метит Катуриану в голову, и на кафельной стене появляется кровавая жижа – тот вдруг спокойно встает. Стаскивает с головы мешок и рассказывает зрителям, что за последние десять секунд успел придумать еще один рассказ – финал собственной жизни. Уже убитый, он управляет следователями, привычно преобразовывая кошмарную реальность в художественный вымысел. И вдруг понимаешь, что только благодаря таким, как он, с этой реальностью еще можно мириться. Газета, 14 мая 2007 года Глеб Ситковский Расскажу тебе сказку, дружок "Человек-подушка" на Малой сцене МХТ имени Чехова Режиссер Кирилл Серебренников отметился в этом сезоне тремя премьерами. Первые два подхода к снаряду обернулись для него досадными неудачами, но с третьего раза планка убедительно подчинилась. Неуклюже переписанные Шекспир («Антоний и Клеопатра. Версия» в «Современнике») и Бомарше («Figaro. События одного дня» в Театральной компании Евгения Миронова) не дались режиссеру, а вот ирландский драматург Мартин Макдонах задал для Серебренникова как раз ту высоту, с которой он играючи справился. Сюжетно пьеса Макдонаха - это, если угодно, сказка сказок. Одна страшная небылица, непременно начинающаяся словами «Однажды давным-давно», громоздится на другую, другая на третью, и все эти многочисленные шестеренки и колесики цепляются зубчиками друг за друга, образуя в совокупности хитроумный механизм под названием «Человек-подушка» (The Pillowman). Итак, once upon a time жил-был в тридевятом царстве, в тоталитарном государстве один сказочник по имени Катуриан Катуриан, роль которого во мхатовском спектакле поручена Анатолию Белому. Мы услышим от него всего-то полдесятка сказок, но и этого хватит, чтобы составить представление о творчестве писателя: все они довольно хитро закручены, переполнены литературными аллюзиями и почти каждая рассказывает о невинно замученных детках. В рассказе «Девочка-Иисус» родители распинают приемную дочку, сдуру вообразившую себя реинкарнацией Христа. Девчонка из другой сказки скармливает садисту-папаше лезвия, а какому-то доброму мальчику отрубают, не моргнув глазом, пальцы на ноге. Словом, кровь так и льется ручьем из сказки в сказку. Добрая тетя Валя из передачи нашего детства «В гостях у сказки» наверняка не одобрила бы такого безобразия. В пьесе Макдонаха, как вы догадываетесь, никакой тети Вали нет, но вместо нее здесь присутствуют двое воспитателей совсем другого толка: кряжистый следователь Тупольски (Сергей Сосновский) и его молодой истеричный коллега Ариэл (Юрий Чурсин). Это заплечных дел мастера, расходящиеся с нашим писателем не только в вопросах стилистики. Они служат жестокому тоталитарному режиму, руки у ребят по локоть в крови, а подозревают они Катуриана и его инфантильно-дебиловатого братца Михала (Алексей Кравченко) в изуверских убийствах детей, выполненных точь-в-точь как в сказках. Сначала следователи пытают и бьют главных героев, с удовольствием кровеня стерильно белую кафельную плитку. А потом палачи и жертвы мало-помалу начнут рассказывать друг дружке не менее страшные сказки, которые имеют отношение к их собственному детству, гипнотизируя этими россказнями и себя, и зрителя. Отдадим должное Макдонаху: каждая из рассказанных историй - отличная сценарная идея, которую хоть сейчас отдавай в Голливуд. Почувствовав эту киношную фактуру, Серебренников решил озвучить свой спектакль, будто на «Мосфильме». Четверо великовозрастных детишек увлеченно играют на сцене в гестапо, а двое взрослых, условно названные в спектакле Па (Василий Немирович-Данченко) и Ма (Анжелика Немирович-Данченко) внимательно следят за их движениями и придают весомую гулкость каждому звуку при помощи всяких хитрых приспособлений. Создать обстановку помрачнее помогает музыка известного европейского композитора Сергея Невского. Порой Серебренников выпускает на сцену и совсем уж мелкую ребятню. Но ни кровавыми мальчиками, ни кровавыми девочками в глазах, положим, нас особо не напугаешь. Ведь режиссер льет потоки красной краски лишь с тем, чтобы в какой-то момент весело заменить колор на зеленый. Все это лишь pillow fiction, не более того, - то и дело напоминает он нам. Литературная игра, в которую, впрочем, можно и заиграться. Образованному человеку по ходу действия положено вспомнить имена Набокова, Кафки, Достоевского, Линча, Тарантино и еще десяток других, каких захотите. Мартин Макдонах написал поистине ловкую пьесу: он знает толк в саспенсе, он осведомлен, какими сказками легче всего загипнотизировать зрителя. Кирилл Серебренников с лету поймал все намеки Макдонаха, сумел сохранить должную дистанцию с реальностью, отлично поработал с актерами. Словом, поставил ловкий спектакль по ловкой пьесе, ни разу при этом не сфальшивив. Это ли не достижение? Другие статьи по этой теме можно прочесть на сайте "Театральный смотритель" http://www.smotr.ru/2006/2006_mht_chp.htm
Anechka: Игра в правду - откровенные ответы на все вопросы Независимый театральный проект и режиссер Виктор Шамиров готовят к премьере спектакль «Игра в правду» по пьесе Филиппа Лелюша. Зрители увидят постановку 3 июля на сцене ТЮЗ города Ярославля, а 4 июля актерская труппа выступит в Иваново. Культовая пьеса Филиппа Лелюша посвящена теме взаимоотношений между мужчиной и женщиной, а также тому, что ставит под угрозу эти отношения и проверяет их на прочность. Виктор Шамиров переносит события из Франции в Россию, тем самым, приближая зрителя к сцене. Трое друзей, бывшие однокурсники в ВУЗе, строят свою жизнь совершенно по-разному. До тех пор, пока в их жизни вновь не появляется женщина из прошлого, единственная и неповторимая. И тогда они начинают игру в правду, по правилам которой нужно давать только откровенные ответы на все вопросы. Роли исполняют замечательные артисты, спектакли которых заканчиваются только аншлагом: Гоша Куценко, Дмитрий Марьянов и Константин Юшкевич. В Санкт-Петербурге премьерный показ спектакля состоится 12 октября 2007 года (на сцене Выборгского ДК). Премьера в Москве - 15 октября 2007 года на сцене театра им. Евгения Вахтангова. "Наш фильм - журнал о российском кино" http://www.nashfilm.ru/teatrnews/853.html
Anechka: Фото с репетиции "Дикаря" 8 июня 2007 Начались репетиции спектакля под рабочим названием “Дикарь Forever” по пьесе Р. Бейкера. (Совместный проект НТП и «Theater Mogul» (Исландия) Оригинальное название пьесы «В защиту пещерного человека». Это самый долгоиграющий монопроект за всю историю Бродвея. Пьеса с успехом идет во многих странах мира, и в каждой стране она бьет рекорды посещаемости. Только в одной Германии в год продается по полмиллиона билетов. Мужчина и женщина – вечная война полов. Почему они такие разные? Почему никогда не поймут друг друга? Почему их так манит к друг другу? «Все мужчины «Сво…» - любимое выражение женщин, а все женщины «Су…» - расхожее выражение мужчин. Так почему мы не можем жить друг без друга? Ответ в монологе спектакля “Дикарь Forever” . После оглушительного успеха литовского «Дикаря», мы пригласили режиссера этого спектакля (он же первый исполнитель главной роли в Вильнюсе) для работы над российской версией. Диалог один на один с публикой по плечу не каждому из артистов. Моноспектакль – это всегда сложнейший экзамен на профессионализм. Первым московским «дикарем» станет Георгий Дронов ( «Боинг – Боинг», «Госпиталь «Мулен Руж», «Дед Мороз» - мерзавец»). Премьера спектакля состоится в начале нового юбилейного пятнадцатого сезона. Открытие сезона в сентябре 2007 года. Фотографии с репетиций спектакля можно посмотреть здесь "Независимый театральный проект" http://www.teatrntp.ru/news/news_108.html
Anechka: Госпиталь Мулен Руж – радость и горе одной маленькой войны «Госпиталь Мулен Руж» - название одновременно радостное и печальное. С одной стороны, госпиталь ассоциируется с болью и горем людей, с другой -«Мулен Руж» обещает что-то яркое, красивое и непременно веселое. Именно о том, что в жизни человека все перемешано, смех соседствует со слезами, радость с горем, и написана пьеса Дани Лоран - пронзительное произведение о жизни прифронтового госпиталя во время Первой мировой войны. Спектакль по этой пьесе стал открытием для французского театра в 2003 году и был удостоен главной театральной награды Франции - премии «Мольер», победив в нескольких номинациях. Российскую постановку «Госпиталь Мулен Руж» осуществил режиссер Виктор Шамиров в рамках «Независимого театрального проекта». В его спектакле ничего лишнего, вызывающего, наносного - чем обычно стараются выделиться антрепризы. Это история о жизни людей в годы войны, которые шутят, ссорятся, мирятся, плачут и смеются, влюбляются и расстаются. Недаром сама Дани Лоран, специально приезжавшая из Парижа на премьеру, назвала эту постановку одной из лучших. Франция, Первая мировая война. Перед нами военный госпиталь - один из тех, каких было множество на каждом участке воюющих стран. Декорацией ему служат горизонтально расположенные высокие белые двери, занимающие все пространство сцены (сценография - Алексей Кондратьев). В госпитале всего три медсестры, которым приходится работать практически сутками. Главная среди них - Маргарита (Людмила Артемьева), жесткая женщина, сильнее других понимающая и переживающая все тяготы войны. Две другие молодые девушки - пацифистка Сюзи (Олеся Железняк) и «домашняя» барышня Луиза (Алина Сергеева), которая с трудом переносит вид крови и всё, на что оказывается способна, - это уборка и разматывание бинтов. Частым гостем в госпитале становится графиня Адриенна (Татьяна Догилева) с недоразвитым сыном Пьером (Георгий Дронов). Она навещает раненного на войне старшего сына Анри, которому должны ампутировать ногу. На отношениях этих людей, чьи судьбы переплетает война, и строится весь сюжет. Нельзя не отметить блестящую работу Людмилы Артемьевой, которой удалось создать образ не просто жесткой женщины, закаленной жизнью и относящейся ко всему с юмором, местами даже черным, но и раскрыть душу своей героини, которую она поначалу пытается утаить от молодых девчонок. В первой половине спектакля каждая её фраза наполнена иронией, сарказмом. Но во второй части Маргарита трогательно вспоминает своё детство, искренно переживает за Луизу, так ненавистную ей в начале, пытается помочь наладить отношения Сюзи с Адриенной. Не меньших похвал заслуживают работы и других актрис. Татьяна Догилева прекрасно сыграла душевные метания своей героини - она переживает за одного сына и срывается на другом, нежно заботится о Сюзи и впадает в ярость от того, что та влюблена в её сына. Сюзи Олеси Железняк - девушка, всецело отдающая себя людям. Будучи пацифисткой, она распространяет листовки и хочет, чтобы весь мир жил без войны. С такой же отдачей она ухаживает за больными и даже танцует им канкан в праздничную ночь, превращая госпиталь на какие-то минуты в настоящий Мулен Руж. Неузнаваем в образе Пьера и Георгий Дронов - добрый и несчастный мужчина с душой ребенка, точно выполняющий все указания взрослых, мечтающий жениться и искреннее радующийся шарикам, подаренным на Рождество. «Госпиталь Мулен Руж» - это маленький отрезок, этюд большой картины войны. Актерам удалось показать все слезы и радости своих героев, а Виктору Шамирову создать самый настоящий репертуарный спектакль в рамках антрепризы. Людмила Беширова "Наш фильм - журнал о российском кино" http://www.nashfilm.ru/plays/890.html
Anechka: Затоваренная бочкотара – игра и небылица в театре Олега Табакова 25, 29 и 30 июня в театре-студии под руководством Олега Табакова пройдут предпремьерные показы спектакля «Затоваренная бочкотара» по повести Василия Аксенова в постановке Евгения Каменьковича. Официальная премьера состоится с открытием нового сезона в сентябре. «Затоваренная бочкотара» Василия Аксенова - повесть, рассказывающая о странностях жизни через сатирический гротеск, гиперболу и метафору. Она написана как игра или небылица, о чем говорится уже в эпиграфе к произведению: «Затоварилась бочкотара, зацвела желтым цветком, затарилась, затворилась и с места стронулась. Из газет». А за всеми гротескными образами и необычностью ситуаций скрываются серьезные раздумья писателя о реальной жизни. Грузовик Володи Телескопова трясется по ухабистым дорогам, но его путь определяет какая-то неведомая сила, которая то сбрасывает машину в кювет, то заставляет оказаться в каком-то неведомом городе, то погружает персонажей в сон, и они проезжают свою станцию. В грузовике едут разные, незнакомые друг с другом люди, но дорожные происшествия и сны сближают их и заставляют понять, что в каждом из них есть что-то хорошее, доброе и нравственное. Герои понимают, к чему они теперь должны стремиться. Режиссер-постановщик - заслуженный деятель искусств РФ Евгений Каменькович Художник-постановщик - заслуженный художник РФ Александр Боровский В ролях: Аркадий Киселев, Евгений Миллер, Александр Фисенко, Елена Лаптева, Дмитрий Бродецкий, Ангелина Миримская, Игорь Петров, Иван Жидков, Алексей Комашко, Иван Шибанов, Владимир Панков, Луиза Хуснутдинова, Роман Кузнеченко, Александр Скотников, Алексей Комашко, Павел Ильин, Мария Сокова "Наш фильм -журнал о российском кино" http://www.nashfilm.ru/teatrnews/891.html
Maria_the_cat: "Осторожно, двери открываются!(с)" - Новинки театрального сезона от газеты "Взгляд"!
полная версия страницы